- Всех? - удивился Титок.
- Всех! - подтвердил приятель. - Мужчин, женщин, детей. Полдня через город гнали. За городом выкопали ров, загнали туда... Никто не убежал!
"Нудельман-то успел! - подумал Титок, - Забрал семью и уехал". Но приятелю Титок ничего не сказал. Он сидел у окна и внезапно увидел мальчика с девочкой лет четырех-пяти. Оборванные, чумазые, они подошли к забору и стали просительно заглядывать в окно.
- Кто это?
Приятель приподнялся на стуле и трясущейся рукой потянулся к занавеске.
- Еврейчики! Родители перед расстрелом их спрятали, сами погибли, дети вылезли и побираются. Кое-кто подает... Люди боятся: немцы за помощь евреям расстреливают. Никто не берет их к себе, ночуют в стогах. Сил нет смотреть, как мучаются, но как помочь?
Титок взял со стола два ломтя хлеба и встал.
- Ты что?! - испугался приятель. - Только не здесь! Увидят - смерть!
- Спасибо за хлеб-соль! - сказал Титок и вышел.
За воротами он отдал хлеб детям. Те жадно схватили ломти и, давясь, стали жевать. Титок отвязал повод лошади от забора и показал детям на телегу. Те радостно забрались. Титок сел сам и стегнул коня вожжой.
У здания бывшего райкома партии, теперь немецкой комендатуры, стоял часовой.
- Мне нужно видеть господина коменданта! - сказал Титок по-немецки. - Очень важное дело.
Часовой окликнул пробегавшего мимо солдата, тот шмыгнул в здание, спустя некоторое время на улицу вышел высокий, грузный офицер в мундире мышиного цвета. В правой руке он держал зубочистку, которой энергично ковырялся во рту.
- У кого тут важное дело?
- У меня, господин комендант! - подобострастно поклонился Титок. Он снял с телеги мальчика с девочкой и поставил их перед немцем. - Это еврейские дети, прятались от властей.
- Хорошо говорите по-немецки! - сказал комендант, выплевывая зубочистку. - Фольксдойч?
- Русский, учитель немецкого.
- Уверены, что это еврейчики?
- Абсолютно!
Немец достал из кобуры пистолет и выстрелил в девочку. Она легла на землю, как ворох тряпья. Мальчик, прежде чем упасть, недоуменно посмотрел на Титка.
- Заходите! - сказал комендант, пряча пистолет в кобуру. - Часовой присмотрит за конем...
- Вы слишком медлили! - сказал комендант после того как Титок изложил просьбу. - У меня есть бургомистр и начальник полиции, сформирована управа. Это не означает, что рейх отказывается от ваших услуг, - усмехнулся немец, заметив, как вытянулось лицо просителя. - Населенный пункт, где вы проживаете, представляет интерес. Нужно в ближайшие дни возобновить работу торфяного завода, а прежде - утвердить в поселке и вокруг него новый порядок. Для начала - создать полицию. Найдите преданных и решительных людей, они принесут присягу фюреру, после чего получат оружие и полномочия. Возьметесь?
- Что я могу обещать людям? - спросил Титок.
- Все, что угодно! Они будут получать жалованье, форму, продукты, лекарства. Мы не большевики! Рейх щедро вознаграждает тех, кто служит ему...
Обратной дорогой Титок обдумывал предложение коменданта и ко времени приезда в поселок все решил. Достав из погреба четверть самогона, он направился по намеченному адресу. В торфяном Заводе и окрестных селах хорошо знали семейство Коновальчуков. Это был целый клан: три брата, их подросшие дети - десяток наглых и решительных мужиков. Коновальчуки не работали на заводе. По их мнению, горбатиться на советскую власть за нищенскую плату пристало лишь трусам и недоумкам. Чтоб не попасть под статью о тунеядстве, Коновальчуки где-то числились: кто сторожем, кто возчиком, но основным занятием клана было браконьерство. Лес, росший вокруг поселка, Коновальчуки знали, как родной дом. Добываемая в нем дичь, как и рыба, выловленная сетями в прилегающих озерах, шла на пропитание семьи, излишки продавались. Лес Коновальчуки считали своей вотчиной, конкурентов, вздумавших посягнуть на доход клана, жестоко избивали. Об этом знали, охотников связываться с лихой семейкой находилось мало. Коновальчуки были головной болью милиции, время от времени кого-нибудь из них ловили с поличным, но советская власть, беспощадно уничтожавшая врагов народа, был гуманна к браконьерам: очередной Коновальчук получал год-два отсидки, и по возвращению домой принимался за старое. Дома Коновальчуков стояли на окраине, рядышком, похожие, как близнецы: рубленные пятистенки за высокими заборами.
Старший из Коновальчуков, выслушав Титка, позвал братьев, и попросил повторить для них.
- Словом, станем здесь хозяевами! - сказал он, когда Титок умолк.
- Начальником буду я! - напомнил Титок.
- Это, пожалуйста! - согласился Коновальчук. - Ты, Тит Игнатьевич, человек правильный, кому, как не тебе, начальником? Ученый, по-немецки знаешь. Давай свой самогон!..
Назавтра Титок отвел Коновальчуков в район. Клан дружно произнес присягу фюреру, получил оружие (винтовки Коновальчуки выбирали тщательно), после чего отправился служить рейху.
- Первым делом очистить территорию от большевиков и евреев! - напутствовал Титка комендант.
У Коновальчуков было другое представление о начале. По приезду в поселок они направились к дому Глашки. При советской власти та заведовала поселковым магазином. Услыхав о войне, люди кинулись скупать керосин, мыло, соль и спички, Глашка мигом продала товар, но, как скоро выяснилось, не весь. Большую часть припрятала в сарае и теперь ломила за дефицит несусветную цену. Коновальчуки деловито сбили с сарая замок и принялись грузить на телеги коробки и бидоны.
- Что вы делаете? - завопила Глашка, выскакивая из дому. - Бандиты! Воры! Креста на вас нет! Жаловаться буду!